esquire.ru/media/blogs/wil/Johnny-Depp/johnny-depp-inside-1.jpg Кажется, мое настоящее имя Осмонд.
Я был странным ребенком. Сначала
я хотел стать Брюсом Ли, а потом —
Даниэлем Буном (американский
первопоселенец. — Esquire).
В юности я работал продавцом,
но недолго. Кажется, потому, что я любил
говорить: «Слушайте, вам совершенно
не идет этот костюм».
Моя жизнь такая, какая есть, благодаря
Тиму. Тут и говорить-то не о чем.
Тим Бартон — самый закрытый
человек, которого я встречал. Когда
мы снимали «Чарли и шоколадную
фабрику», вдруг мне говорят, что меня
просит к телефону Хелена (Бонэм Картер,
возлюбленная Бартона. — Esquire).
Я ее спрашиваю: «Все в порядке? Билли
в порядке?» Их сын Билли был тогда
совсем еще малявкой. «Да, все
в порядке, — говорит. — Тим хочет, чтобы
ты стал крестным Билли». «Слушай, —
говорю, — я был с ним минуту назад».
И это — Тим. Что может быть сложнее,
чем сказать: «Я хочу, чтобы ты стал
крестным моего сына». В общем,
я вернулся на площадку и сказал Тиму,
какая это для меня честь. А он: «Ага, да,
конечно, давай работать».
Тим может просить меня о чем угодно.
Если ему будет нужно, чтобы
в следующем фильме я занялся сексом
с трубкозубом (африканское
млекопитающее, схожее с муравьедом.
— Esquire), я с радостью сделаю это.
Я стараюсь всегда оставаться
в перманентном состоянии
замешательства. Мне нравится
то выражение, которое оно оставляет
на лице.
По-моему, все кругом психи.
Видите эту морковку? Сейчас я возьму
ее в рот — так, будто это сигаретный
мундштук. Теперь я Рауль Дюк (герой
«Страха и отвращения в Лас-Вегасе».
— Esquire). Я так много времени провел
с Хантером Томпсоном, что, как вижу
что-то, напоминающее мундштук, Рауль
из меня так и прет. Это так естественно
и так странно. Даже говорить об этом
как-то неловко.
В каждом фильме бывает момент,
когда ты понимаешь: вот он, этот момент.
Деньги не купят тебе счастья, но они
купят тебе яхту, на которой
ты отправишься на его поиски.
Все становятся религиозными, когда
садятся в самолет.
Мое определение свободы — простота
и анонимность. Когда-нибудь я отвоюю
их себе снова. Когда буду старым и все
от меня наконец устанут.
Когда ребенку исполняется год,
ты вдруг осознаешь, что он превращается
в настоящую миниатюрную пьянь.
Он спотыкается и падает. Он плачет
и смеется. Он ссытся. И он блюет.
Дети становятся очень забавны, когда
добираются до основополагающих вещей.
Помню, дочь села передо мной и говорит:
«Пап, мне надо задать тебе вопросы».
А ей четыре, понимаете. «У меня их три.
Первый: боится ли Бог собак?» Пришлось
задуматься. «Нет, — говорю.
— Не боится». А она: «Хорошо. А он застал
динозавров?» — «Думаю, застал». И тогда
она говорит: «А у него есть горничная?»
Но я не знаю, как ответить на этот вопрос.
Если вы подловите меня на фразе
«я серьезный актер», умоляю:
отшлепайте меня как следует.
Не устал ли я быть Джонни Деппом?
Вот на этом давайте и закончим.
|